Марафон... (Продолжение).

8-45 утра. Я на подстанции. Расписываюсь в журналах, их восемь: за приход, за наркотики, за сопроводительные листы. За санитарное состояние автотранспорта, за рабочее состояние рации, за рабочее состояние водителя, еще в двух журналах обычно расписывается фельдшер – за наличие мягкого и «твердого» инвентаря. В последнее время ввели девятый – за наличие дефицитных лекарственных препаратов. Уф-ф, все. Иду переодеваться во все синее. Наша синяя форма выглядит, конечно, симпатичнее мятого бело-серого застиранного халата, но по началу и мы и население были смущены этим нововведением. «Скорую» принимали то за дворников, то за лифтеров, то за еще каких–нибудь монтеров, даже пытались высказывать по этому поводу претензии! Пациенты вскоре привыкли, а вот у нас первоначальная эйфория-то поубавилась. Форму выдали по одному комплекту, стирка за свой счет, да и за годы носки мы из лощеных красавцев постепенно начали превращаться в затертых «бомжей». Но это так, к слову.

         9-00. Созывают на утреннюю конференцию. Дело нудное, но, на мой взгляд, необходимое. Ну где еще мы все вместе можем встретиться, обсудить насущные проблемы, получить необходимую информацию, да и нагоняй от начальства тоже?! После конференции вызывает к себе старший врач. Нужно принять участие в разборе жалобы на сотрудника. Смысл в том, что один наш товарищ поступил не совсем так, как товарищ поступать должен. И до этого на него были нарекания, так что надо что-то делать. Его придется наказывать. Обсуждаем проект резолюции. Не очень приятно принимать участие в этом деле, который раз про себя замечаю: «дернула же меня нелегкая согласиться стать членом КЭК!»

         Так. Надо не забыть отдать лазерные диски Наташе Туаршевой, она только что приехала с вызова. Надо сбегать в аптеку, поменять ларингоскоп, мой что-то барахлит. Да, срочно отнести обед в холодильник, а то обедать будет нечем. Хорошо бы успеть осмотреть машину, все ли там в порядке. Хотя нет, машину можно и в следующий раз, я сегодня с Валентиной, да и Наталье Кимовне доверяю – все там нормально. Еще надо на третий этаж, - постелить постель, чтобы мою койку случайно кто-то не занял.

         Нам объявляют вызов. Мальчик 7 лет, носовое кровотечение. Забираемся в наш белый «Мерседес». Какой же ты красивый… был 6 лет назад! Ты и сейчас неплох, хотя и выглядишь как видавший виды боксер-профессионал. Пять-шесть довольно серьезных аварий и время сделали свое злое дело. Однако подкрашенный, подрихтованный, автомобиль бегает почти также быстро, как и вначале – это, не смотря на свои полмиллиона километров пробега! Да, я люблю свою машину, и знаю все, что у нее есть и внутри, и снаружи. Мы с Натальей Кимовной Туаршевой создавали ее в свое время практически с нуля. То есть автомобиль, конечно, был, но «скорая помощь» это не только перевозка, но и соответствующее оборудование. Детскую бригаду на подстанции всерьез никто не воспринимал, приходилось везде ходить, доказывать, упрашивать, клянчить. Всем правдами и неправдами волокли в машину все то, что нам казалось необходимым. Это странно звучит сейчас, тащить не с работы, а на работу, но было именно так. В результате наш автомобиль действительно можно было назвать детской реанимацией, по крайней мере, мало у кого было что-то более приспособленное для этой цели. Но шли годы, машина попадала в аварии и подолгу ремонтировалась. Из собранных материалов и оборудования что-то портилось, что-то устаревало, а многое и просто разворовывалось. Приходилось снова и снова все восстанавливать. Честно сказать, нам с Наташей уже здорово все это надоело, а других энтузиастов так и не прибавилось.

            Итак мальчик. Он сидит на разобранной постели, на коленях держит таз, в который стекают капельки жидкой крови. Кровь из носа идет третьи сутки. За помощью не обращались, мама мажет ему в носу мазью, растворяющею тромбы. Кровь, естественно, не свертывается, кровотечение не останавливается. Кто-то ей посоветовал. Я понимаю, гомеопатия, к примеру, лечит подобное подобным, но не в такой же степени, черт возьми!  Тут от нас уже толку мало, надо в больницу, да и децинона в ящике нет! Тампонируем носовые ходы и едем. Да, хорошо денек начался! Прикидываю по приметам: носовое кровотечение, госпитализация, плюс мать – идиотка, - ералаш како-то получается. Ничего хорошего сегодня не жди.

         Дорога! Яркое зимнее солнышко светит в кабину, сухая, вымороженная мостовая позволяет продвигаться быстрее, и мы летим навстречу своей цели. Хорошо, когда играет веселая ритмичная музыка, когда приятные собеседники не дают тебе заскучать,  дорога свободна от заторов, и ни что не омрачает твоих мыслей. Да, - это ощущение полета! Непонятная радость распирает грудь. Я люблю свою работу! Бог с ними, с идиотами! Я нужен людям! Я мчусь им на помощь! У меня лучшая на свете машина, у меня лучшая на свете бригада! Я люблю и жалею своих пациентов, и сделаю все возможное, чтобы облегчить их страдания!

         12-30. Возвращаемся на подстанцию. Бегу на третий этаж занимать место на ночь. Зря бежал. Еще вообще никто не постелился. Подстанция пуста. Люди работают. Расстилаю одеяло, кладу подушку. Прилег. Тут же по селектору раздается: «Пять – два!» Мой позывной. Это значит вызов. «Пять» - наименование профиля бригады, педиатрическая, «два» – означает порядковый номер. У нас на подстанции две реанимационные бригады, две педиатрические и более десятка обычных, линейных бригад. Свой позывной я слышу по рации и по телефону, по селектору и просто вслух. Я так привык к нему, что, выходя не в свою смену, или утром, когда закончил работу услышав: «Пять – два», сначала дергаюсь с места, а уже потом думаю: «А ко мне ли это обращение?»

         Повод к вызову: «Девочка 6 лет, температура 40». У нас шутят по такому поводу: «Сорок градусов, значит можно уже пить!» Приезжаем. Ну сорок не сорок, а тридцать девять и пять. Мою руки, осматриваю ребенка. Грипп. Участкового врача вызвали, но не дождались. Ладно, делаем укол. В качестве жаропонижающего давали парацетамол. Врач посоветовал, какой, правда, неизвестно. Уже не удивляюсь. Пока жив парацетамол, не быть сотрудникам «скорой» безработными. Даем советы, отзваниваемся на центр. Тут же дают еще вызов: «Боли в животе у ребенка 5 лет». Едем.

         Малыш оказывается довольно приятным, контактен. Живот вздут, наелся сладостей и фруктов. Аппендицита никакого нет, я уверен. Ставим клизму. Ждем результата. Результат оказался хорошим и очень обильным. Парень заметно повеселел, бегает, прыгает. Мама, тоже повеселев, говорит нам на прощание: «Большое спасибо». Мы ей отвечаем: «Большое пожалуйста!»